Методологический семинар: Сезон 2007-2008
Что такое методологический семинар? Это место в городе, или в стране, где люди встречаются с мышлением. Могут встретиться с мышлением. А могут и не встретиться. Это почти по женской логике – 50 на 50. Вне методологического семинара вообще нет шансов встретиться с мышлением.
Это простейшее заявление содержит в себе массу раздражителей. Неужели в других местах действительно люди не встречаются с мышлением? И что это такое, встречаться с мышлением? Значит ли это, что все вне методологического семинара не встречаются с мышлением, значит, не мыслят? Не много ли приписывается какой-то методологии? А как же научные семинары, или философские? Да и вообще! Сталкиваясь с такого рода заявлениями, люди обижаются и раздражаются, при этом понимают, что тот, кто такое заявляет, не может так думать. Ведь это же немыслимо! Немыслимо все в этом заявлении. Немыслимо, что с мышлением можно или нужно встречаться, как с каким-нибудь динозавром на улице. Немыслимо, что в других местах люди не мыслят. Немыслимо, чтобы методологию ставили выше науки и философии, когда всем известно, что она есть просто часть в любой науке, а так же в банковском и любом другом деле. Поскольку все это немыслимо, то говорящий такое либо очень плохой человек, намеренно обижающий других, т.е. наглец и хам, либо глупый человек, не отвечающий за свои слова. Всего этого можно было бы и не вспоминать, если бы снова не вставали вопросы о нашем методологическом семинаре. Эти вопросы стоит озвучить, при всей своей простоте и даже наивности, они требуют ответов:
1. Есть сомнение, что четверговый семинар имеет отношение к мышлению. Отсюда первый и самый принципиальный вопрос: Как обнаружить в семинаре мышление? Или, что в определенном подходе одно и то же, как организовать в семинаре встречу с мышлением? Здесь я лишний раз хочу подчеркнуть, что без сомнения нет мнения. Если не сомневаться в том, присутствует ли в нашем семинаре мышление, то и озаботиться тем, чтобы оно таки в семинаре было, практически невозможно. Итак: Как нам обнаружить или организовать в семинаре мышление?
2. Что мы вообще называем мышлением? Ведь явно не то, что называют мышлением другие люди, Фурс ли, Бобков, Рудковский или Акудович! И зачем Минску, Беларуси, НГО или кому бы то ни было такое субкультурное мышление? Да и вообще, зачем мышление в Беларуси? Соответственно, из этого возникает вопрос о том, зачем в Минске методологический семинар? Каково место нашего семинара в Минске?
3. Как соотносится четверговый семинар с практикой ЦСИ/АГТ? Нужно ли мышление этой практике, нужна ли эта практика мышлению?
Не думаю, что простые ответы на эти вопросы смогут что-то изменить в нашем семинаре и в нашем отношении к нашему же семинару. Однако я должен их давать, как бы участники и критики к ним не относились.
Итак, как обнаружить мышление? Очень просто, нужно стравить Порфирия с Декартом, и посмотреть кто победит? Порфирий, популяризируя Аристотеля через полтысячи лет, полагал самым главным предикатом среди всех возможных «бытие». Т.е. про все можно сказать, что оно есть или нет, а про само бытие ничего практически сказать нельзя. А как, тогда, можно обнаружить само бытие? Видимо, для Порфирия и тех, кто был до него, и после него, бытие было таким безусловным, что проблематизировать его им и в голову не приходило. Иное дело, Декарт. Он все поставил с головы на ноги, он сделал мышление условием бытия: Мыслю, следовательно существую. Бытие Декарта (как и любого мыслящего субъекта, впрочем) обусловлено его мышлением. Нет мышления, нет бытия. Понятно ведь. Что из этого следует? Что мышление безусловно!!! Нравится это кому-то или нет. Кто может сказать, есть ли мышление в нашем семинаре? Ясно кто: тот, кто мыслил на семинаре! Понимаю, все насмешки по поводу такой аргументации готов выслушать, но это самый серьезный аргумент из тех, что я могу предложить. Мышление безусловно, оно начинается с сомнения (критики, диалектики как надстроечных конструкций над сомнением), проходит круг доказательств и опровержений, и заканчивается снова сомнением. Может быть, модальности этого сомнения разные. В начале может быть вопрос-сомнение: «А так ли это?» В конце может быть утверждение-сомнение: «А не так ли это?».
Сомнение не есть отрицание. Типа: «мышления в семинаре нет!», сомнение есть вопрос: «а было ли в семинаре мышление?» или задумчивое утверждение: «наверное, IMHO, это и есть мышление». Если такие вещи в семинаре, и относительно семинара, практикуются, то есть вероятность, что мышление там возможно. Вероятность эта невелика, 50 на 50, примерно, как с динозавром по женской логике. А кто может предложить больше? Больше предлагают только нерефлексивные пижоны. Не верьте, все равно обманут!
Меня не очень занимают утверждающие или отрицающие мышление в нашем четверговом семинаре. Но мне необходимо о них помнить. Сомнение в наличии, присутствии, практиковании мышления в нашем семинаре есть обязательное условие присутствия мышления в семинаре. Утратим сомнение, утратим навсегда шансы встретиться в семинаре с мышлением.
Вот это есть первая рамка для того, что я хотел бы предложить в качестве исходных идей для методологического семинара в новом сезоне.
Второй рамкой я бы выставил конкуренцию. В Институте социологии открылся семинар, проблематизирующий современное социальное знание. Хороший семинар. И чем лучше будет тот семинар, тем лучше для нашего семинара. Вне конкуренции нет мотивации. Вслед за ГП, который говорил, что в его время Москва не выдержала бы напряжения двух семинаров, я скажу, что Минск этого тоже не выдержит. Мышление по своей энергетике посильнее «черной дыры» будет. Оно с неизбежностью втягивает в себя все, что находится вокруг на расстоянии нескольких парсеков. Ну если не парсеков, то полудня пути. Если склонный к мышлению человек находится от нашего нового замка в полудне пути, он придет на наш семинар. На наш, или на семинар в Институте социологии? Вот в чем вопрос!
А как же быть с тем, что Минск не выдержит двух семинаров с мышлением? Так и быть. Конкуренция нужна нашему семинару, чтобы мы спрашивали себя с глубочайшим сомнением: «А тут ли мышление, или оно все же там?» Поэтому, если бы семинара в Институте социологии не существовало, его следовало бы придумать. Ну, дальше я не буду распространяться на эту тему. Важно помнить, что конкуренция это не местечковая категория, типа «я в долг не даю, а банк семечками не торгует». Есть еще Москва, там тоже живут те, кто помнят ММК, они тоже семинары организуют. Можем ли мы с ними конкурировать? А откуда мы это знать можем, если к конкуренции сами себя не приучим?
Итак, две рамки: сомнение в присутствии/наличии мышления, и конкуренция за мышление «здесь и сейчас», чтобы не «там и потом».
Третья рамка, необходимая мне для организации семинара в новом сезоне и в новом доме, возникает из привязки к культурно-историческому контексту современного Минска и Беларуси. Привязка к культурно-историческому контексту через рамку современности, конечно, правильна, но бессодержательна. А вдаваться в трактовки современности мне сейчас совсем не хочется. Однако как-то содержательно определиться с нашей культурно-исторической ситуацией необходимо, я предлагаю сделать это в рамке «застой-развитие». Об этом мы рассуждаем в наших аналитиках, в программировании собственной деятельности учитываем, вот и здесь нужно это учитывать. Еще один аспект важен в этой рамке, это пульсация реализационных компонентов деятельности и транслятивно-накопительных в тактах застой-развитие. Кому татор, а кому лятор. Кому застой, а кому и развитие. Когда в политике застой, или в социально-экономической сфере, то для культуры может начинаться период бурного развития. Правда, для Беларуси в последнее десятилетие эта закономерность не совсем справедлива, или, точнее, она не реализуется так строго, как нам того хотелось бы. Длительный период застоя не принес видимых культурных достижений. Не исключаю, что это определяется не реальным наличием или отсутствием достижений, а способностью видеть и различать, способны ли мы сегодня в Беларуси оценивать вещи культуры, или достижения культурные, отличая их от халтуры и китча? Я не готов утверждать что-либо по этому поводу со всей определенностью, но я знаю, что для этой функции необходимо наличие людей со вкусом. Творцы культуры, гении и таланты творят культурные достижения, но без людей с чутьем и вкусом эти достижения пропадают, не оставляя следа. Но относительно семинара эта рамка застоя и развития нужна не для оценки и описания того, что было и есть, а для организации нашего мышления и деятельности в предстоящем сезоне. В зависимости от того, на что мы настраиваемся, на застой или на развитие, на застой в какой сфере и на развитие в какой, мы и делаем то или иное, выбираем те или иные ориентиры. Чаще, конечно, не делаем. И часто не-делание заслуживает понимания и одобрения. Но не в нашем случае. Чтобы говорить про это, мне нужна четвертая рамка.
Четвертая рамка может быть обозначена как «нерешенные задачи». Сомневаясь в присутствии или отсутствии мышления в семинаре, я сомневаюсь не только в мышлении как в процессе, но и в мыслях как в результате. Что мы мыслили в прошлых сезонах или о чем размышляли? И что намыслили? До чего доразмышлялись? Копаясь в архивах и вспоминая минувшие семинары, я обнаруживаю массу незавершенного, недоделанного, нерешенного. В том, что что-то недоделано или не решено, еще полбеды. Беда в том, что недоделанное не доделывается, нерешенное не дорешивается. И это все довлеет над теми, кто призван был это делать (глагол несовершенного вида в инфинитиве) и решать. И вне этого довлеющего нельзя организовать и запустить семинар нынешнего сезона.
Наверное, такая конструкция из 4-х рамок не исчерпывает всего того, что мы обязаны учитывать, организуя семинар нового сезона, но для того, что я сегодня хочу сказать, мне этого достаточно. И вот то, что я собственно хочу сказать, и размещается в ядре пространства очерченного этими четырьмя рамками. На этом я заканчиваю первый раздел своего выступления.
Собственно, второй раздел. И прежде чем сказать что-то во втором разделе, я хочу спросить. А кто из присутствующих или участвующих в семинаре готов к новому сезону?
Учитывая все вышесказанное, готовность должна пониматься комплексно. Когда я спрашиваю о готовности в свете выставленных рамок, я спрашиваю:
1) о готовности к встрече с мышлением, вопреки и наперекор всем и любым сомнениям;
2) о готовности принять конкуренцию как вызов и готовности выигрывать в конкуренции;
3) о готовности либо бросить вызов застою, либо принять развитие как условие своей личной жизни, собственной деятельности;
4) и, наконец, 4-е, речь идет о готовности доделывать недоделанное и решать пока не решенное.
Понятно, что, несмотря на такое структурирование малосодержательного вопроса о готовности, все эти вопросы не становятся менее риторическими. Я не жду бодрого ответа «всегда готовы», я не жду даже меланхоличного рапорта о готовности. Разумеется, чтобы всерьез обдумать сами вопросы и подготовится к ответу, трэба з паўгадзінкі пасядзець, да и это вряд ли поможет. Я, скорее, приму скорбный ответ о неготовности ко всему означенному. И не только потому, что я успел хорошо изучить способности, возможности, таланты участников нашего семинара (как раз исходя из этого, я скорее склонялся бы к положительному ответу о готовности). Мой скепсис вызван скорее моим отношением к означенным вызовам радикального сомнения, конкуренции, истории культуры и нашей актуальной деятельности с ее нерешенными задачами. Я ко всему этому отношусь серьезно, поэтому понимаю, что несерьезны те вызовы, которые провоцируют нерефлексивный пионерский ответ без страха и упрека. Все, о чем я говорил в первом тезисе, требует задумчивого, рассудительного отношения. Мы все, участники этого семинара, не очень готовы к озвученным вызовам. Но это было бы банально, если бы я остановился на констатации простой неготовности. Если не готовы, то все очень просто – нужно готовиться. Интегрируя все выше сказанное, это означает, что если мы не готовы мыслить в семинаре, нужно готовиться к мышлению. Но тогда резонно спросить:
1) У кого, собственно, готовиться, и где?
2) А, собственно, кто мыслить-то будет, пока мы будем готовиться? Что будет с семинаром, который я сам в начале этого доклада объявил местом для мышления?
Я здесь вернусь назад. Мы помним, что люди не приемлют упреков в немыслии. Но имеющий хотя бы минимальный опыт мышления, знает, что мы по большей части немыслящие. Мышление не только трудное дело, но, и это главное, крайне редко встречающееся. Большинство людей не встречаются с мышлением практически никогда. По какому же праву человек зовется разумным, или мыслящим, homo sapiens? Долгое время мы удовлетворялись паллиативным ответом на этот вопрос, что человек разумен потенциально, т.е. что он в принципе способен к мышлению, хотя актуально и непричастен к нему. На этом паллиативном ответе базируется принятие неравенства людей. Люди не равны между собой, и главная причина неравенства – это мышление. Мы не только знаем об этом, мы смиряемся с этим, и приемлем это. Это кажется настолько естественным и разумным, само собой разумеющимся, что даже не заслуживает размышления. Но так ли это? СМД-методология, со времени своего зарождения и до последних лет своего активного и творческого развития в начале 90-х годов, удовлетворялась помещением мышления в рамку деятельности и имела дело с коллективным мышлением или коллективной мыследеятельностью, относительно которой вопрос о причастности мышления к человеку не является первоочередным и первостепенным. В мышлении, как и в деятельности, для СМД-методологии отсутствовало личностное начало с его страстями, пафосом, мучениями и переживаниями. С технической стороны СМД-методология интересовалась организацией и запуском мышления в системах деятельности, поэтому ее мало волновал вопрос о равенстве и неравенстве людей перед мышлением, и о распространенности мышления среди людей. Правда, с конца 80-х гг некоторые из участников ММК обратили внимание на недоработки в этой области, стали появляться тексты и упражнения на тему СМД-антропологии или чего-то в этом роде. Сейчас для меня вновь приобретает актуальность вопрос о личностном начале в мышлении. Я, правда, не очень знаю и понимаю, с какой стороны следовало бы, и было бы продуктивно подходить к решению этого вопроса. Я пока ограничусь только некоторыми констатациями:
Личностное начало в мышлении и деятельности можно игнорировать, только имея для этого специальные основания: логические, онтологические, гносеологические, организационно-деятельностные или еще какие-то. У ММК в Советском Союзе такие основания были. С исчезновением тотально-организованного социума – Советского Союза – исчезли организационно-деятельностные и онтологические основания. Более того, с переходом к рынку появились и онтологические, и организационно-деятельнстные основания интересоваться личностными компонентами мышления и деятельности. С другой стороны, накопление логического и познавательного инструментария и материала о мышлении и деятельности за пять десятилетий существования ММК денонсировали гносеологические основания игнорирования личностного начала мышления и деятельности. В отличие от первой генерации ММК, мы не можем сказать про себя, что ничего не знаем о мышлении и деятельности, поэтому начинаем с априорных полаганий и допущений. Наше сегодняшнее знание о мышлении и деятельности базируется на наработках и опыте участников ММК, а этот опыт красноречиво свидетельствует о важности и значимости личностного начала, как в мышлении, так и в деятельности (см., например, воспоминания ГП).
Я бы не хотел, чтобы относительно личностного начала в мышлении возникали ассоциаций с банальностями Мишеля Полани о личностном знании в науке. Речь совсем про другое. Чтобы не нарушать требований жанра я в первом установочном докладе на новый сезон ограничусь только выставлением каркаса, остова, на который можно было бы нанизывать, крепить и наращивать содержание и смыслы того, что я сейчас обсуждаю в замысле. Этот каркас включает в себя три остовых стержня, вот их я и перечислю.
Во-первых, это теологическая аналогия из эпохи апологетики и патристики. Дело в том, что первые христианские философы и теологи столкнулись именно с этой проблемой. Вся теология от Платона до Плотина имела дело с безличным богом, с богом, отождествляемым с природой, либо со всей целиком, либо с первоначалом или первопричиной. Даже когда речь заходила о демиурге, то все равно такой бог был безличным, бог как еще одна стихия. То же самое в теизме или деизме Нового времени. Тогда как апологетика и патристика должны были построить теологию живого Бога, Бога личности, способного страдать, а значит такого, которому присущи все страсти и аффекты, и много чего другого. Повторюсь, это только аналогия. Вряд ли нам нужно строить такое представление о мышлении, в котором мышление будет страдать, любить и ненавидеть, как Бог Авраама, Исаака и Иакова, и Бог Нового завета. Но в мышлении должно быть личностное начало. Маркс привносил в мышление субъективно-чувственное начало. Но должного развития эта линия не получила. Вот это первый стержень для этого направления наших размышлений.
Во-вторых, это аналогия с Поппером, точнее с попперовским принципом эгалитаризма и его пониманием демократии. Как аксиологический регулятив принцип эгалитаризма мало интересен. Не вдаваясь в подробности, скороговоркой, дело вот как мне представляется: мышление есть главный источник неравенства между людьми. Даже в большей степени, чем собственность и сила. Последовательное проведение в жизнь принципа эгалитаризма всегда в истории приводило к борьбе с мышлением, к отказу от мышления. Я предлагаю перевернуть историческую перспективу – мышление как условие равенства людей. Воплощенная эгалитарность возможна только в мыслящем обществе. Где не только любой потенциально способен мыслить, но каждый мыслит актуально. Мне могут сказать, что такая трактовка не имеет никакого отношения к Карлу Попперу. Могут. Я уже это слышу, но пропускаю мимо ушей, поскольку это тоже мне неинтересно. Поппер побудил меня подумать об этом, и хватит с него.
В-третьих, это отсылка к Коменскому. Ян Амос Коменский в Европе, охваченной религиозными войнами, залитой кровью, переполненной нищими на всех дорогах, вознамерился добиться всеобщей грамотности. Коменский руководствовался представлением, что каждый человек должен сам читать Библию, и просто каждый должен уметь читать. Совершенно фантастическое желание! Думаю, что никто всерьез в 17 веке не мог отнестись к этому, как к практической цели. Да и для Коменского это вряд ли было целью. Он писал Пансофию, не дописал. Создавал школу в Моравии и вынужден был бежать в Польшу с детьми и всем скарбом этой школы, и так далее. И, тем не менее, эта его идея была реализована. Не сразу, но, по историческим меркам, очень быстро. Уже через два столетия даже на его родине был провозглашен закон о всеобщей грамотности. А к этому времени уже несколько наций без экзальтации это реализовали. Сейчас требование научить каждого мышлению может казаться таким же фантастическим, как и научить каждого читать во времена Коменского. Но я бы напомнил вам, как ГП говорил мне в Риге, что он каждого может научить мышлению. Правда, ударение в этом тезисе ГП делал на второй части фразы, которую я сейчас опускаю, но он говорил, что может каждого научить мышлению. Я сейчас это повторяю, перенося ударение в другое место, акцентируя именно это – научить каждого мыслить. И, пожалуйста, не рассказывайте мне, что и это не имеет отношения ни к ГП, ни к Коменскому.
Итак, второй раздел моего доклада начинался с вопроса о готовности присутствующих к работе над содержанием в вышеназванных рамках, а заканчивается требованием к каждому (и не только из присутствующих) научиться (глагол совершенного вида) мыслить. Тему о личностном начале мышления следует понимать именно в таком развитии, а не онтологизировать это самое личностное начало, не впадать в психологизм или персонализм. Это имеет, в первую очередь, или по преимуществу, техническое значение. Под это требование «научить» организуются и исследования мышления как деятельности, и не как деятельности, и самой деятельности. Эта констатация технического характера проработки личностного начала в мышлении позволяет мне сразу же перейти к третьему разделу.
Третий раздел посвящен философии, точнее СМД-философии. Собственно, это будет скорее возврат к прошлому, точнее к позапрошлому сезону нашего семинара. В период подготовки к первой игре в Геттингене мы много занимались темой техники. Я предлагаю восстановить эту тематику, продолжить ее. Кратко напомню общую схему. Там речь идет о двух типах рационализации мира. Мир рационализируется мышлением в двух интенциях: интенция на преобразование самого мира, собственно, техническая интенция, и философская интенция, направленная на преобразование самого мышления. Рационализация как упорядочивание и преобразование и рационализация как осмысление и осознание. Вместе это как бы омышленивание мира и бытия. Каждая из этих двух интенций, в свою очередь, раскладывается на две интенции в смысле схоластов, первую интенцию, направленную на тела, и вторую интенцию, направленную на среды.
Если во втором разделе своего доклада я обсуждал содержание технической интенции, то в третьем разделе я обращаю ваше внимание на содержание философской интенции. Думаю, что сейчас эта интенция становится очень актуальной. Приходит время СМД-философии.
Это не отменяет всех наших занятий в области науки, в частности в социологии. Речь идет только о приоритетах в нашем четверговом семинаре.
Собственно, на этом я бы и закончил этот раздел. Он получился кратким, поскольку в этом направлении мы уже работали, и можно вернуться к текстам позапрошлого сезона. Последующие разделы будут не менее краткими.
Четвертый раздел касается очень прикладных аспектов. В частности, наших работ по проектам и всех наших обязательств, которые мы раздаем тем или иным людям и сообществам. Зачем семинар и мышление для всего этого, и зачем все эти проекты для нашего семинара. Дело в том, что чистое мышление есть идеал для многих людей, но его не бывает. Как не бывает упырей и вурдалаков. Т.е. в триллерах они есть, и даже в жизни мы страдаем от упырей и вампиров, энергетических и всяких, но, как писали Стругацкие – “не бывает”. Так и чистого мышления не бывает. Мышление деятельностно, интенционально изначально и всегда. И организовать семинар, где есть шанс встретить мышление, могут только те, кто включен в серьезные проекты и мыслит практически. Поэтому принятые нами обязательства перед другими субъектами гражданского общества в Беларуси не только не мешают нашему семинару, но являются необходимым условием присутствия мышления в нем. Но только в том случае, если это серьезные обязательства, а не симуляции. Серьёзностью я здесь называю рефлексивность и критичность нашего отношения к обязательствам. Если уж мы взялись развивать местные сообщества, то не можем заменить сообщества зарегистрированными в Минюсте организациями. Надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду!
Еще я надеюсь, что все слушающие этот доклад могут восстановить связь содержания и требований этого доклада с той практической ангажированностью докладчика в составе ЦСИ/АГТ, которая всем присутствующим известна. Эта связь вовсе не проста и не очевидна, но умопостигаема и умопостижима. Я мог бы, конечно, показывать, как эта связь выглядит на материале, скажем, наших работ по гражданскому образованию и нашего же продвижения в философии техники. Но не сегодня и не здесь. Этим нужно заниматься не на методологическом семинаре, а всякий раз, когда мы возвращаемся к нашей деятельности, на каждом новом этапе нашей деятельности, и при каждом пополнении наших рядов. Но восстанавливать эти связи могут только те, кто имеет свою практику или, лучше сказать, имеет свою часть в нашей общей практике, с одной стороны, и является постоянным и активным участником семинара, с другой стороны.
Вот, собственно, и все, что я хотел сказать в четвертом разделе своего доклада.
Теперь пятый и заключительный раздел об устройстве самого четвергового семинара, или не только четвергового.
Эту заключительную часть я начну с того же вопроса, с которого начинал вторую часть: Итак, кто готов к работе в семинаре с учетом всех выставленных рамок, актуальных проблем и поставленных задач?
На что уж мало было склонных к положительному ответу в начале моего доклада, сейчас их, кажется, совсем не осталось. А почему? Да потому, что мы не готовы. Мы мало образованы, плохо тренированы. Конечно, как говорил Федор Басин, для хорошо дрессированных клоунов все это было бы легко. Но не нам. Отсюда у меня предложение, разделить семинар на две неравные части. Одна часть семинара работает в режиме, который был задан в прошлых сезонах, по тем же принципам. Другая часть семинара нагружается образовательными функциями. Нам необходимо освоить много чего из современного мышления, что пока остается вне активно употребляемых нами знаний и средств.
Поэтому к следующему четвергу давайте подумаем и об организации такого разделения семинара, и о тематике того, что нам необходимо освоить, и о пропорциях двух частей семинара, и обо всем том, что касается оргформы семинара в свете всего сказанного. Ну и конечно, всегда остается возможность, и у всех она остается, предложить к следующему разу нечто, что сняло бы, включило бы, или даже денонсировало бы все, что я сейчас сказал.
В.Мацкевич
4-11.10.2007