ЛЕКЦИИ
Введение в культурную политику. Семинар 8. На какие результаты можно рассчитывать?
Восьмой семинар из серии «Введение в культурную политику».
Рефлексивное управление и игра как формы участия в социально-исторических преобразованиях
Культурная политика – это программа, которая организует мышление и деятельность, объектом которого является Беларусь. А что такое Беларусь? Как должно быть организовано действие с ней?
Культурная политика задавала новый подход к Беларуси и к ее реформированию. И дело не только в конкретных предложениях в разных сферах.
Вне зависимости от ответа на вопрос о необходимости и направлениях реформ в Беларуси, можно с уверенностью утверждать, что наша страна воспринимает все преобразования с большой инертностью. Вне зависимости от того, считать ли эту инертность позитивной и полезной или, наоборот, вредной, можно с той же уверенностью утверждать, что эта интерность связана, прежде всего, с действиями самих реформаторов, с продуманностью и обеспеченностью их программ и проектов. Объяснения, апеллирующие к свойствам народа, не принимающего ничего нового, нельзя считать приемлемыми. Также абсолютно бесперспективными являются объяснения, апеллирующие к личностным свойствам и качествам политиков и иных деятелей. Дело не в том справедливы или нет описания свойств и характерных черт как народа, так и его лидеров. Дело в том, что апелляция к такого рода объектам, к их «природе», не позволяет что либо изменить в сложившейся ситуации, с ней можно только смирится, или положиться на естественные изменения. Такие объяснения закрывают от анализа и пересмотра самый главный компонент реформ – действия реформаторов, их программы.
Программа культурной политики содержит в себе комплекс оснований и принципов, норм и инструментов для осуществления социально-исторических преобразований. И первым объектом изменения культурно-политического подхода является сам деятель, реформатор, его самоопределение, представления о своем месте и роли в общественно исторических и культурных процессах, его способы мышления, структура и нормы организаций действий.
«Думать Беларусь» — это основой лейтмотив и установка программы. Думать Беларусь – означает принимать вопрос о существовании Беларуси как интеллектуальную и практическую задачу. Сама постановка вопроса о том, существует ли Беларусь, в качестве первого вопроса в программе преобразования выглядит довольно неординарной. Однако именно она указывает на рефлексивность и рациональных подход, который не довольствуется очевидностями и не принимает стереотипные ответы за суть вещей.
Традиционно в качестве доказательства существования Беларуси принимается тот или иной набор очевидностей (доступных эмпирическому наблюдению вещей) – территория, границы, наличие государственных символов, документов, учреждений и институтов, язык и т.д.. Такого же рода «объективные» характеристики становятся основанием для описания и понимания современной Беларуси, оценки состояния и выделения насущных проблем. Экономические показатели, статистические данные, результаты опросов общественного мнения – раз есть все это, раз можно все это учесть, посчитать и проинтепретировать, то, значит, и Беларусь существует. И она такова, какой ее можно увидеть, просчитать и проинтепретировать. Мы можем наблюдать бесконечные дискуссии, апеллирующие к таким характеристикам, в которых выясняется геополитическая принадлежность нашей страны, менталитет и «исконные» черты национального характера, приверженность к тем или иным способам политической организации или экономическому поведению и т.д.. Здесь востребованы исследования, которые призваны обнаружить те или иные объективные характеристики страны (тип политического режима, экономический уклад, уровень самосознания и т.д.), а затем и объяснить возможность либо невозможность действий, победы и поражения. Но результаты этих исследований оказываются нередко противоположными. В итоге живя на одной территории, называя свою страну одним именем, – мы живем в совершенно разных странах, а нередко и в разных эпохах. И для того, чтобы нам стать со-гражданами и со-временниками нам надо договориться об этих характеристиках места и времени. Но через обращение к объективным характеристикам это оказывается невозможным. Оказывается, что за ними характеристиками стоят ценности, устремления, традиции и т.д.. Оказывается, что договариваться о ценностях и идеалах, апеллируя к очевидному и объективному невозможно. В итоге мы не можем продвинуться в осуществлении реформ и увязаем в инертности существующих форм и способов политической, экономической и социальной жизни.
Культурная политика предлагает иной подход. Его коротко можно описать следующим образом – только в актуальном мышлении и социально-политической практике Беларусь приобретает статус существования. Беларусь – это идея, которая имеет шанс быть реализованной. Факт такой реализации и существование Беларуси может быть доказано только тем, что она присутствует в качестве объекта в мышлении и действия. Такой подход и такая постановка вопроса требует решения широкого круга вопросов: от философских и методологических проблем мыслимости уникального экземплифицированного объекта, до управленческих и политтехнологических задач. Он требует иного отношения к исследованиям и переосмысления статуса и интерпретации полученных данных. Он требует анализа и критики оснований всех компонентов деятельности, которые традиционно входят в программы общественных исторических преобразований. И многие из этих видов деятельности необходимо радикально пересматривать и организовывать заново. Но главное, что такой подход меняет основной объект интереса и преобразовательного отношения. Таким объектом становится мышление и деятельность, тех, кто преобразует Беларусь.
Таким образом, единственной точной характеристикой Беларуси, к которой мы стремимся, является то, что она должна появляться в результате мышления и деятельности.
Но при такой формулировке цели и смысла программы культурной политики мы должны особым образом организовать собственные действия, собственное отношение. Для него не подходят привычные формы организации мышления и деятельности, нацеленные на результат. Как можно организовать преобразования Беларуси, и как оценивать собственные успехи и продвижения, учитывая что:
— Беларусь – это уникальный объект, причем насыщенный ценностными и прагматическими компонентами (а мышление традиционно имеет дело с универсалиями, понятия, категориями, но не экземплификатами)
— мышление и деятельность коллективны и мы признаем право и возможность других субъектов иметь свои цели и свои представления о том, какой ей быть
— Беларусь – сложный гуманитарный объект, а значит, имеет рефлексивную, интенциональную природу (может «отвечать» на наши действия) и подвергается большому числу воздействий (специальных и случайных, описанных, знакомых и неизвестных). И это делает результаты действий во многом непредсказуемыми.
Организация собственного мышления и действия в программе — это методологическая проблема организации мышления и деятельности с таким объектом как Беларусь. Подходы и решения этой проблемы были предложены В. Мацкевичем в 1994 в первом программном представлении культурной политики в разделе «Методологическая проблема».
Методологическая проблема
Можно ли считать результатом деятельности то, чего не было в ней в качестве цели? Ведь цель — это результат, вынесенный в начало процесса деятельности, а результат — это реализованная цель с допустимыми отклонениями. Если то, что получилось в некотором процессе, не совпадает с исходным замыслом, с целью, то это, скорее, результат случайных процессов, протекающих одновременно с деятельностью, но ею не являющихся. Ведь не считает же актер гром, раздавшийся во время его выступления, результатом своего искусства. Магическая установка post hoc ergo propter hoc всегда считалась ошибкой умозаключения.
Сделать хотел утюг — слон получился вдруг… с розовой полосой. Утюг делался, но не сделался. Слон не делался, но получился. Незачем считать неумелое деланье утюгов причиной появления слонов.
Поиски злого умысла в качестве причины событий, которые кому-то не нравятся, — любимое занятие рассудочных «теоретиков». Злой или добрый умысел — индульгенции гордыни интеллекта, который не контролирует событий и процессов, но не может в этом признаться.
Задаваться вопросом: «кто виноват?» — проще, спокойнее, чем разбираться с устройством мышления, рассудка и мира вообще. Горбачев, затевая перестройку, не имел целью суверенную Беларусь. Бразаускас, Ельцин и другие, форсировавшие объявление независимостей своих стран, меньше всего думали про Беларусь. Пазьняк, БНФ, ЦРУ, сионские мудрецы и прочие так же мало виноваты в независимости Беларуси, как и Кебич, подписавший «за компанию» соглашение в Вискулях. Как же разобраться с тем, что привело к суверенитету страны, существование которой не было целью людей, чьи действия можно анализировать? Ведь если этого не сделать, то есть только три варианта:
— любой мечтатель может приписать себе суверенитет Беларуси как результат своих усилий, во что верится с трудом;
— это чистая случайность (этакий суверенитет «с розовой полосой» на белом полотнище);
— на это была Божья воля.
Кому-то может быть достаточно любого из этих объяснений, но мышление не может быть ими удовлетворено. Хотя третий вариант автору вполне симпатичен, ведь познание замысла Бога всегда было задачей, достойной напряжения разума.
Когда шахматисты начинают партию, целью каждого является выигрыш: либо мат, либо добровольное признание поражения противником. Но игра может закончиться патом. Пат не является целью в начале игры, но может быть ее результатом, может быть наименьшим злом для слабого шахматиста и тем самым доставить ему радость. Игра не деятельность, она отличается от деятельности тем, что невозможно предсказать ее результат (я сейчас не принимаю в расчет вырожденные случаи игры с договорным результатом, а имею в виду игру по понятию). Если отличие игры и деятельности обозначить точнее, то можно сказать, что мышление рассматривает деятельность как то, что имеет только два исхода: достижение цели (или совпадение цели и результата) и недостижение (т. е. ошибка), а как игру мышление рассматривает все те проявления человеческой активности, которые имеют больше чем два исхода, в которых число исходов-результатов может быть счетным и конечным, но вероятность их меняется во времени, в процессе проявления активности. Исход игры лучше рассматривать не как результат, а как выигрыш или проигрыш.
Приведенное выше различие игры и деятельности, при всей его простоте, заставляет располагать игру и деятельность в различных действительностях мышления. Будучи интеллегибильным объектом, игра, как и деятельность, требует кроме объективных измерений, достаточных для деятельности как таковой, еще и антропологического субъективного измерения или отношения. Только для игры, и ни для чего иного, справедлив тезис Протагора: «Человек есть мера всех вещей, существующих в том, что они существуют, и несуществующих в том, что они не существуют». Пат в шахматах
или ничья в футболе могут быть описаны в объективированных формах, но, кроме того, они могут праздноваться одними как удача и победа, другими переживаться как поражение. Деятельностное и игровое описание одного и того же феномена не заменяют и не отменяют друг друга, но неполны и недостаточны друг без друга в мире человеческого бытия и антропологического отношения.
Республика Беларусь объектно и предметно описывается так же, в тех же схемах и понятиях, что и Республика Польша или Литовская Республика, но мы ничего не поймем про реальное бытие Беларуси, если не будем учитывать, что Литовская Республика — это победа, удача, достижение, выигрыш литовцев, а Республика Беларусь — несчастье, нежеланный исход, проигрыш в сознании многих беларусов.
С тем, что желанно, и с тем, что в тягость, люди обходятся совершенно по-разному. Описание объектов в антропологической или игровой действительности меняет смысл и значение многих аспектов и вопросов, которые могут быть приписаны или заданы по отношению к объекту. Скажем, вопрос «кто виноват? » теряет смысл применительно к игре, поскольку ответственность за исход игры распределена между всеми участниками. Странно было бы, если бы противник не использовал ошибки, просчеты и недостаточное знание правил со стороны партнера. Субъективный фактор (знания, умения, техника, способности) становится определяющим в описании фактов, событий и процесса игры.
Объекты деятельности и игры отличаются от природных объектов своей «злонамеренностью», или просто намеренностью — интенциональностью. Бог и природа изощрены, но незлонамеренны. Природные объекты задаются и описываются в естественных науках как независимые от наблюдения и свойств наблюдателя. Объективность в естествознании — это такое описание объекта, которое исключает субъективное отношение человека (как деятеля, так и наблюдателя). Объективность в гуманитарной сфере при описании игры и деятельности требует включения субъективного отношения в картину или схему объекта, хотя и по-разному. При описании объекта деятельности мы полагаем человека формальным понятием, схемой места или элементом в деятельности, которые характеризуются одними и теми же свойствами и атрибутами независимо от конкретного наполнения. Место человека в деятельности задается позицией и нормами деятельности, которые фиксируются в объективированных формах как действительные для любого индивидуального деятеля. Сама индивидуальность как экземплификат выносится за скобки, она не описывается и не схематизируется. О ней вопрошается в рамках самоопределения, но при этом предполагается, что ответ на вопрос о самоопределении может и должен быть дан в объективированной форме как культурное самоопределение.
Культурное самоопределение означает, что любые проявления субъективности допустимы в заранее заданных предписанных формах. Каждая деятельностная позиция, известная в культуре, характеризуется известным набором целей, знаний, подлежащих субъективации средств деятельности. При исследовательском отношении к деятельности постоянно приходится сталкиваться с позициями и деятельностями, закрепленными в культуре, но не описанными. Их описание получается через «разбор полетов», т. е. деятель получает возможность действовать в известной ситуации, а потом вместе с исследователем рефлектирует свои действия, предполагая при этом, что он действовал в рамках нормированной деятельности. Такое рефлексивное исследование деятельности строится на том, что рефлексия отделяется от деятельности, противостоит ей и является тем пространством, в котором деятельность объективируется, становится тем, что может транслироваться культурой. В некотором смысле такая объективация деятельности отождествляется с десубъективацией, с отчуждением субъектного от субъекта и предметизацией и нормировкой его в культурных эпистемических формах.
Игра требует иного отношения. Рефлексия вплетена в игровой процесс как обязательный элемент. Через рефлексию в игре происходит не только объективация и опредмечивание деятельности, нормировка ее, но и комплексирование индивидуальных характеристик деятельности и деятеля. Субъективность в игре полностью задействована, более того, она является ее условием.
Могут быть вырожденные формы игры, когда ходы в игре и исход ее канонизированы (театр, деловая игра, performance). Назначение и смысл таких игр состоит только в «высвечивании» индивидуальной субъектности, в работе с ней, либо для экспликации ее (как в театре), либо для импликации игрового содержания в ней (дидактический эффект детской или деловой игры состоит в субъективации правил, норм игры или проигрываемого содержания).
Действительность игры разворачивается в пространстве, имеющем по минимуму три измерения: общее для участников игры поле или плацдарм условий, действий, ходов и возможностей реализации целей, установок и задач; картина игрового поля или плацдарма, имеющаяся в распоряжении у каждого участника; реконструируемая каждым участником игры картина игрового поля или плацдарма, имеющаяся или предполагаемая у противника или партнера. Шахматная игра в вырожденной «окультуренной» форме представлена в учебниках дебютов. Шахматист, разыгрывающий какой-нибудь гамбит и просчитывающий варианты этой стратегии, понимает, что противник может не принять жертву его фигуры и навязать свой вариант игры. Намерений противника он знать не может, поэтому постоянно отслеживает то, что происходит на доске, проецируя то, что на ней происходит, на свою «внутреннюю» доску и пытаясь понять, что происходит на «внутренней» доске противника.
Где: IO — объективированное игровое поле, io 1 — оно же в картине игрока
1, и io2 — в картине игрока 2;
IS 1 — картина игры у игрока 1, is 1’ — реконструкция ее в картине игрока
2;
IS 2 — картина игры у игрока 2, is 2’ — реконструкция ее в картине игрока
1.
Такая схема достаточна для описания игры двух партнеров на игровом поле, которое организовано в знаках и вещах (например шахматы). Детализация схемы таких игр производится через введение уровней рефлексии в картинах каждого из игроков, где, кроме старых элементов, вводятся новые рефлексивные, — тогда, например, картина игры у игрока 1 будет выглядеть как-то так:
В таких схемах игровое поле используется для объективации, экспликации и визуализации работы с внутренними картинами игроков. Такое поле игры не имеет собственной жизни, его можно представить как знаковую систему коммуникации между игроками. Все становится сложнее, если в игровое поле вводится другая субъективность или игроки играют собой и с собой (классический пример — полководцы и их армии). В этом случае субъективность приходится вносить в игровое поле, оно начинает жить собственной имманентной жизнью. То, что на нем происходит, уже не определяется только действиями игроков. Игровое поле становится интенциональным, «злонамеренным», персонажи, действующие на поле самостоятельно, «путают карты» игрокам, и игроки вынуждены учитывать и эту субъективность.
Даже китайский средневековый теоретик государственного управления Ван Янмин, который анализировал политику абсолютно самодержавного государства Поднебесной империи, рекомендовал императору при проведении реформ спрашивать мнение народа. Правда, тоталитарные режимы постоянно повторяют одну и ту же методологическую ошибку: они пытаются свести антропологическую действительность игры (политику) к деятельности в объективированных формах, редуцировать схемы рефлексивных отношений к предметным преобразованиям.
Сталин и Гитлер (Москва и Берлин) разыграли сложную игру между собой на «поле Европы». Их игра завершилась подписанием протокола — пакта Молотова-Рибентроппа. Чтобы имманентная жизнь Европы не мешала подведению итогов игры, были предприняты соответствующие ходы (натурализация мыслительных редукций):
— в Литве, Латвии и Эстонии поставлены марионеточные правительства (марионеточные – значит лишенные субъективности, возможности проявлять свою индивидуальность. Двадцать лет эти три народа напряженно размышляли и вдруг, с интервалом в один день, летом 1940 года на них «снизошло откровение» и они «добровольно» вошли в состав СССР.);
— на польско-германской границе устроено костюмированное представление;
— в Польше, Западной Беларуси и в Западной Украине запретили компартии, чтобы не было лишних свидетелей с никому не нужной субъективной рефлексией.
Ну, а когда Армия Краева в Варшаве стала «портить игру», начав незапланированное в Москве и Берлине восстание, — Советская Армия остановила свое наступление, дав второму игроку время, чтобы привести все в соответствие со сценарием.
Незачем шахматным фигурам вмешиваться в дела шахматистов. Аналогичные действия были предприняты в Мюнхене относительно Чехословакии и т. д. Ho натурализация мыслительных редукций возможна только при одном «маленьком» условии — при отсутствии людей с их мышлением и субъективной «злонамеренностью». Люди могут не согласиться с правилами игры и, имея «голову на плечах», могут «испортить всю игру».
Именно поэтому любимым девизом вождей тоталитаризма является максима: «Нет человека — нет проблемы». Нет человека — нет меры вещей, существующих и несуществующих. Мечта тоталитарных игроков — страна, населенная не людьми, а винтиками государственной мегамашины. Тогда большой игрок может сказать: «Я знаю нужды и чаяния своего народа».
Для описания игровой действительности и построения игровых стратегий нужна онтология игры. Требования к такой онтологии уже в первом приближении предполагают, что она должна снимать в себе онтологии «незлонамеренных » объектов природы и нормированных культурно-деятельностных объектов. В такой онтологии объекты природы, интенциональные объекты деятельности, знаки и средства деятельности должны охватываться peфлексией, а в организованностях последней происходит комплексирование разных интенциональностей. Описывая уже использовавшиеся нами как пример шахматы, Карпов и Гик прибегают к дополнительному описанию — шахматы как наука, как искусство и как спорт. Применительно к обсуждаемой нами проблеме экземплификатов мышления и деятельности, а также реальности и действительности их существования нельзя обойтись выделением типов мыслимости объектов (наука, искусство, спорт или игра), необходимы конструирование действительностей для их последующего комплексирования и прописывание отношений между ними. В рамках данного текста ограничимся только номинацией такой онтологии, как «культурная политика», которая должна задаваться с учетом вышеперечисленных требований и обстоятельств. В самом грубом приближении понятие «культурной политики» должно включать в себя:
| ТИПЫ ОБЪЕКТНОСТИ
Объекты, средства и знаки мышления Объекты и материал деятельности Субъектность и индивидуальность людей, интенциональность Типы, нормы и правила коммуникации Нормы и правила конфигурирования и комплексирования объектов данной таблицы Самоопределение культурного политика |
ТИПЫ МЫСЛИМОСТИ
Формальные языки, науки и логики Эмпирические науки Гуманитарные науки, дескриптивная этика и антропология Нормативная этика и право Методология и эпистемология Рефлексивные техники |
Игра — частая тема в философии XX века. Но ни Шестов, ни Гессе, ни Хейзинга не строили онтологию игры. Любимая тема прошлого столетия — борьба, конкуренция — выступала предельной рамкой мышления Мальтуса, Маркса, Спенсера, Дарвина, Ницше и многих других, в XX веке перестала быть предельной и была введена в рамку игры, кооперации, диалога. Хайдеггер, Шпенглер, Бубер, Бахтин и многие другие выходили на эту тему и как-то ее проработали. Даже Эйнштейн рассыпался в комплиментах Жану Пиаже, заявляя, что тот занимается более сложными вещами, нежели теория относительности, — детской игрой.
Здесь не место строить и критиковать онтологию и теорию игры (сошлемся на работы В. Лефевра и Г. Щедровицкого, разбору и критике их подходов найдем другое место и время). Займемся анализом и разбором конкретной экземплифицированной игры в «Беларусь», обозначив только необходимые операторы и средства анализа и разбора.
Игра только тогда игра (или до тех пор игра), когда в ней сохраняется возможность контакта, встречи с новым, неизведанным, доселе «небывшим». Шахматная партия кончается, когда один из партнеров вынужден повторять одни и те же ходы. Спектакль в театре снимается со сцены, когда исчерпаны возможности самовыражения труппы и режиссера. Игра ума может разворачиваться на материале недоказанной теоремы Ферма,
а на материале теоремы Пифагора — только школярская скука. Игра есть удержание двух реальностей в рамках постоянно эволюционирующей действительности, реальности ставшего и реальности становящегося. Ребенок, играя, становится взрослым — сначала «понарошку», а потом в действительности.
Каждое поколение детей, играя в игры дедов и далеких предков, присваивает, субъективирует действительность прошлых поколений, транслирует традицию и культуру, а играя в новые игры, создает новый мир, иной и особый, меняет действительность. Если действительность законсервирована, поколения похожи друг на друга, дети лишаются реальности становления, а в мире прекращается развитие.
То, что возникает в игровой реальности как новое и единственное, не является действительным. Для него нет понятий, нет форм трансляции, не обеспечены условия существования. Единственное, возникшее в игровой реальности, может оставаться чудом, место которому в сказках и в игровых фантазиях, если оно не вписывается в рамки действительности, не соответствует реальности ставшего и устоявшегося. Но так происходит только тогда, когда мы не умеем менять рамки, не имеем понятия о рамках конституирования действительности.
«Бросая в воду камешки, смотри на круги, ими образуемые, — говорил Козьма Прутков, — иначе занятие это будет пустою забавою».
В разделе 2 «Философская проблема» мы обсудили то, что является условием осуществления, реализации и «одействительнивания» экземплифицированного и явленного в единственном варианте, условием перехода от прецедента, казуса, чуда к культурному бытию в действительности и реальности. Это условие было описано как конфигурирование двух установок — реализма и номинализма, как комплексирование двух интенций — intentia prima и intentia seconda. Без работы с рамками, без удержания экземплификатов и единичного в организованных рамочных конструкциях игра остается «пустою забавою», не имеет реализационных и культурных последствий. Отсюда вытекает, что первым средством анализа игр является такая мыслительная организованность, как рамки и рамочные конструкции. Умение работать с рамками предполагает принятие как реалистической, так и номиналистической установок. Только в реалистической установке игра есть пустое занятие.
Но, поскольку живая реальность мира не может быть взята в этой установке целиком, реализм должен допускать существование чуда, сверхъестественных, сверхдействительных явлений, перед которыми реалистический разум признает свое полное бессилие. Только в номиналистической установке игра становится «не по-детски» серьезным занятием. Игровая реальность становления стремится стать единственной реальностью, происходит потеря здравого смысла, люди начинают жить в мечтах и фантазиях.
Такое сосуществование двух реальностей в игре, задаваемых двумя разными рамочными конструкциями, приводит к тому, что вещи, идеи и люди перебрасываются из одной рамочной конструкции в другую, их значение и содержание мерцают. В каждый конкретный момент времени существования человека, идеи или вещи необходимо выяснять, реконструировать: в каких рамках они сейчас действительны; где они действительны, а где мнимы; что с ними сейчас, в данной конкретной ситуации, можно и нужно делать.
Все пешки на шахматной доске равны, ходят и стоят одинаково. Но некоторые пешки могут стать ферзями, и то, что они могут ими стать, определяет их реальное участие в игре в большей мере, чем то, что они пешки. То, что должно быть, определяет то, что есть, и, в определенных рамках, реальнее того, что есть.
Те, кто верил в победу Кебича на президентских выборах, были реалистами, поэтому не видели реальности, поэтому поражение Кебича для них было чудом, чем-то нереальным. Те, кто верил в победу Пазьняка, придерживались номиналистической установки, поэтому тоже не видели реальности, поэтому поражение Пазьняка для них было отрезвляющим столкновением с реальностью. Те, кто играл на «мат королю», могут быть разочарованы
тем, что «проходной» оказалась «пешка» не на том фланге, где хотелось бы.
Но игра есть игра, «ферзь» стоит на последней горизонтали, поэтому победа еще возможна, партия игры в «Беларусь» еще не закончена.
РЕЗЮМЕ
– объективного (независимого от человека) течения процессов (социальных, экономических, материальных и т.д.) – антропологической действительности иных действующих лиц, имеющих свои цели и реализующих свои действия в Беларуси – действительности коммуникации и взаимодействия (борьбы) разных субъектов, которые строятся по разного рода правилам – действительность правил и норм, организующих взаимодействие – знаковой действительности, отражающей и по своему организующей пространство Беларуси.
|
Вопросы для обсуждения:
- Что требуется от деятеля, чтобы включиться в игру в Беларусь?
- В каком языке следует обсуждать актуальные проблемы Беларуси? Как эти проблемы обсуждаются сейчас?
- Как оценивать эффективность действий в логике игры?
Литература для углубленного изучения
Мацкевич В. Беларусь вопреки очевидности // Вопреки очевидности. 2006 — http://methodology-by.info/?p=441 (часть1, часть2) – «Думать Беларусь» раскрывается как философская и методологическая проблем, обсуждаются возможности и принципы работы с таким объектом как Беларусь.
Егоров А., Водолажская Т. Организационно-деятельностные игры. Популярное введение – http://methodology-by.info/?p=483#more-483 — представлен метод организационно-деятельностных игр, практикуемый в СМД методологии и культурной политике, который воссоздает принципы игрового отношения к проблемам в локальных ситуациях.
Лефевр В.А. Конфликтующие структуры. Издание второе, переработанное и дополненное. — М.: Изд-во «Советское радио», 1973. — http://314159.ru/lefebvre/lefebvre1.htm — программный научный труд Владимира Лефевра, где вводятся основные идеи рефлексивного управления, которые в последствие стали основанием для более широкого развития вопросов рефлективности и игровой практики в ММК и в культурной политике