Начиная две прошлые лекции, я говорил, что в предыдущих лекциях ввел, или хотя бы только назвал все, что необходимо для мышления. Самое время задаться вопросом Хайдеггера, который он задавал в своем выступлении по немецкому радио в 1953 году: «Почему мы до сих пор не мыслим?» Я уже пытался отвечать на этот вопрос в тексте про «рыжего утконоса», но там был совсем другой разворот этой темы.
Можно выделить несколько планов, которые вскрываются в попытках ответа на этот вопрос. В рамках тем, которые мы рассматривали в предыдущих лекциях, можно говорить о том, что мы не мыслим, пока институт философии не функционирует должным образом. Я не собираюсь сейчас снова обсуждать функционирование института философии. Но не потому, что это не важно. Это важно, но во многом это дело техники. Все, что нужно про это уже сказано. Стоит добавить только, что то, обсуждавшийся институт философии соразмерен таким единицам социума, как нация или некая этно-языковая культурная общность. Можно специально рассмотреть аналоги «института философии» еще и в системах деятельности. Например, в науке, в образовании, в промышленности, в армии и т.д. И рассматривать принципы и механизмы социализации и институализации мышления.
Но сегодня меня будет интересовать несколько другой аспект – включенность или сопричастность человека мышлению. То есть, в вопросе: «Почему мы до сих пор не мыслим?», подлежащее «мы» рассматривается дважды: холистически (как социальное целое) и собирательно (как совокупность отдельных людей). В холистическом подходе мы рассматриваем институты и большие сообщества, а в собирательном – человека и его отношения с мышлением. Сегодня речь пойдет об этом.
В этом отношении меня будут интересовать два процесса: процесс идеации и процесс онтологизации.
Идеация. Идея, возникающая в коммуникации, должна быть воспринята участником коммуникации, и участник коммуникации должен начать с нею оперировать. Но, оказывается, восприятие идей представляет собой сложность для человека, и его можно рассматривать как особого рода работу. Причем, эта работа не сводится только и исключительно к оперированию с идеями, но предполагает деидивидуализацию – освобождение от личного опыта, от личных установок и взглядов. Если дальше рассматривать деиндивидуализацию, то окажется, что она непосредственно связана с радикальным сомнением. Я рассматривал радикальное сомнение в рамках философствования, т.е. деперсонализировано. А сейчас требуется рассмотрение субъективации или интериоризации радикального сомнения. Без этого невозможна идеация, или запуск возникшего коммуникации ответа на рассогласование субъекта и предиката в суждениях, выраженного одним именем или термином, в философскую работу или в мышление. Я буду рассматривать деперсонализацию на примере коммуникации в суде и в науке.
Онтологизация. Идея, ставшая объектом оперирования, должна обрести онтологический статус – т.е. должна быть наделена статусом бытия. Причем, не важно, бытия как такового, или бытия чем-то. Оперировать можно только тем, что есть как таковое, или есть чем-то. Вот это наделение объекта оперирования в философствовании статусом бытия и составляет трудность онтологизации. Трудность, которая может превратить философствование либо в чистую спекуляцию, либо в эмпирическое манипулирование. Онтологизация – это процесс, который удерживает мышление от скатывания в ту или иную форму не-мышления. Кроме названных (спекуляции или эмпирическое манипулирование), можно еще выделить несколько форм не-мышления: наивный реализм, натурализм, и разные его варианты.
Радикальный идеализм – это версия того, как удержать идеацию и онтологизацию в рамках мышления.